Неточные совпадения
Посреди
стола и поперек его, на блюде, в пене сметаны и тертого хрена лежал, весело улыбаясь, поросенок, с трех сторон его
окружали золотисто поджаренный гусь, индейка и солидный окорок ветчины.
Но их было десятка два, пятеро играли в карты, сидя за большим рабочим
столом, человек семь
окружали игроков, две растрепанных головы торчали на краю приземистой печи, невидимый, в углу, тихонько, тенорком напевал заунывную песню, ему подыгрывала гармоника, на ларе для теста лежал, закинув руки под затылок, большой кудрявый человек, подсвистывая песне.
Вот из-за
стола встали люди,
окружили, задергали его и, поталкивая куда-то в угол, сделали невидимым.
Из
столов, сдвинутых вместе, образовалось нечто вроде концертной эстрады, которую со всех сторон
окружили шатавшиеся пьяные люди.
Сделалось смятение. Люди бросились в комнату старого барина. Он лежал в креслах, на которые перенес его Владимир; правая рука его висела до полу, голова опущена была на грудь, не было уж и признака жизни в сем теле, еще не охладелом, но уже обезображенном кончиною. Егоровна взвыла, слуги
окружили труп, оставленный на их попечение, вымыли его, одели в мундир, сшитый еще в 1797 году, и положили на тот самый
стол, за которым столько лет они служили своему господину.
Но вот часы в залах, одни за другими, бьют шесть. Двери в большую гостиную отворяются, голоса смолкают, и начинается шарканье, звон шпор… Толпы
окружают закусочный
стол. Пьют «под селедочку», «под парную белужью икорку», «под греночки с мозгами» и т. д. Ровно час пьют и закусывают. Потом из залы-читальни доносится первый удар часов — семь, — и дежурный звучным баритоном покрывает чоканье рюмок и стук ножей.
Людмила веселая вернулась домой, улыбаясь и о чем-то забавном мечтая. Сестры ждали ее. Они сидели в столовой за круглым
столом, освещенным висячею лампою. На белой скатерти веселою казалась коричневая бутылка с копенгагенскою шери-бренди, и светло поблескивали облипшие складки края у ее горлышка. Ее
окружали тарелки с яблоками, орехами и халвою.
В дверь снова вдвинули круглый
стол, накрытый для ужина: посреди него, мордами друг ко другу, усмехалась пара поросят — один жареный, золотистый, с пучком петрушки в ноздрях, другой — заливной, облитый сметаною, с бумажным розовым цветком между ушей. Вокруг них, точно разномерные булыжники, лежали жареные птицы, и всё это
окружала рама солений и соусов. Едко пахло хреном, уксусом, листом чёрной смородины и лавра.
Понемногу не только они, но и вся комната, все, что
окружало ее, показалось ей как бы сном — все, и самовар на
столе, и коротенький жилет Увара Ивановича, и гладкие ногти Зои, и масляный портрет великого князя Константина Павловича на стене: все уходило, все покрывалось дымкой, все переставало существовать.
Прислуга хлопотала, унося
столы. Из гостиной слышно пение. Мы вошли туда в то время, когда дружными аплодисментами награждали артистку Большого театра М. Н. Климентову, М. Н. Ермолову сейчас же
окружили… Я отошел в сторону, но все-таки раза три урывками мне удалось поговорить с ней еще. Она восторгалась Воронежем.
Он прошел в одну из маленьких комнат дома с двумя окнами в палисадник. Среди нее стоял овальный
стол, его
окружали старинные стулья, обитые кожей, в одном простенке висели часы в длинном ящике со стеклянной дверью, в углу стояла горка с серебром.
— Мне это чрезвычайно лест-но, — шепелявил князь, подсаживаясь к
столу, на котором кипел самовар. Дамы тотчас же
окружили его. Возле Марьи Александровны остались только Анна Николаевна да Наталья Дмитриевна. Афанасий Матвеич почтительно улыбался. Мозгляков тоже улыбался и с вызывающим видом глядел на Зину, которая, не обращая на него ни малейшего внимания, подошла к отцу и села возле него на кресла, близ камина.
Чай был приготовлен по-английски, с массой холодных закусок. Громадный кровавый ростбиф
окружали бутылки вина, и это вызвало довольный хохот у полковника. Казалось, что и его полумёртвые ноги, окутанные медвежьей шкурой, дрогнули от предвкушения удовольствия. Он ехал к
столу и, простирая к бутылкам дрожащие пухлые руки, поросшие тёмной шерстью, хохотал, сотрясая воздух столовой, обставленной плетёными стульями.
На
столе, вздрагивая, догорала свеча, по серой скатерти осторожно двигались тени, всё теснее
окружая медный подсвечник. Было тихо и холодно.
Пока Аристотель читал письмо своего брата, молодой лекарь беседовал с Андрюшей, сидя у
стола и
окружив одною рукою гибкий, величавый стан малютки. Несмотря на расстояние лет, между ними установилась с того времени постоянная дружба.
Княжна Людмила, добрая, хорошая, скромная девушка, и не подозревала, какая буря подчас клокочет в душе ее «милой Тани», как называла она свою подругу-служанку, по-прежнему любя ее всей душой, но вместе с тем находя совершенно естественным, что она не пользуется тем комфортом, которым
окружала ее, княжну Людмилу, ее мать, и не выходит, как прежде, в гостиную, не обедает за одним
столом, как бывало тогда, когда они были маленькими девочками.
Граф Алексей Андреевич продолжал, между тем, задумчиво сидеть у письменного
стола в своем мрачном кабинете. Тени сумерек ложились в нем гуще, нежели в зале, но граф, по-видимому, не замечал этого, или же ему нравился начинавший
окружать его мрак, так гармонировавший с настроением его духа.